Нежный румянец на лице, утренний холод росы, гибкость лозы виноградной – все слилось в тебе милая женщина. Ты непредсказуема, как погодные явления на Черноморском побережье. Твой голос, как журчание горного ручья, давно не наслаждает мой слух, и тонкий запах твоих волос не щекочет мою душу до самых пяток. Что можно сказать о теле твоем?.. Я предпочитаю молчать, ведь вся филология не в силах помочь мне. Твои губы, столь жаркие в желании и столь холодные в нежелании, подобно пустынному песку, в котором, если нагреть, то можно что-нибудь зажарить, куропатку, например. Я пью тебя, как тот же песок долгожданную влагу. В глубине твоих глаз можно утонуть, ведь если там плавать, то ты не бросишь даже соломинку. Там обжигающая при ночном свете глубь, которая тащит меня куда-то вниз, закрывая доступ кислорода. Я постоянно жду тебя, как поезд, который, я знаю, потерпел катастрофу, где-то в горах, да так, что колеса целого не осталось. Я знаю, что ты никогда не придешь, и тем не менее я не устану, как буддийский монах в молитве повторять твое имя. Я жду тепло твоей груди, как младенец, жду ласки, жду всего, что сбивает с пути и требует внимания. Блуждай по моим закоулкам, и я буду носить тебя как драгоценность, буду лелеять тебя и холить. Что ты хочешь сказать мне? То что ты боишься меня, то что ты не видишь меня? Да нет же я ручной и светлый, как эта лампа на стене с длинным шнурком для зажигания. Только не надо дергать часто – я могу перегореть, милая женщина.
"Они замолчали, и Жилин опять ощутил мучительное чувство раздвоенности, не оставлявшее его вот уже несколько лет. Как будто каждый раз, когда он уходит в рейс, на Земле остается какое-то необычайно важное дело, самое важное для людей, необычайно важное, важнее всей остальной вселенной, важнее самых замечательных творений рук человеческих. На Земле оставались люди, молодежь, дети. Там оставались миллионы и миллионы таких вот Юриков, и Жилин чувствовал, что может здорово им помочь, хотя бы некоторым из них. Все равно где. В школьном интернате. Или в заводском клубе. Или в Доме пионеров. Помочь им входить в жизнь, помочь найти себя, определить свое место в мире, научить хотеть сразу многого, научить хотеть работать взахлеб. Научить не кланяться авторитетам, а исследовать их и сравнивать их поучения с жизнью. Научить настороженно относиться к опыту бывалых людей, потому что жизнь меняется необычайно быстро. Научить презирать мещанскую мудрость. Научить, что любить и плакать от любви не стыдно. Научить, что скептицизм и цинизм в жизни стоят дешево, что это много легче и скучнее, нежели удивляться и радоваться жизни. Научить доверять движениям души своего ближнего. Научить, что лучше двадцать раз ошибиться в человеке, чем относиться с подозрением к каждому. Научить, что дело не в том, как на тебя влияют другие, а в том, как ты влияешь на других. И научить их, что один человек ни черта не стоит."
Море было неестественно теплым. Может быть, потому, что воздух стал холодным, будто вечером? От солнца остался лишь узкий серпик в верхней части диска, сейчас даже человек мог посмотреть на него невооруженным глазом. Я плыла в теплой воде, не оглядываясь на берег, где никто не заметил, как вожатый и вожатая вошли в море, не обращая внимания на медуз, торопливо убирающихся с дороги. Я вспоминала, как первый раз попала на море. Совсем еще маленькая, еще не знающая о том, что не принадлежу к человеческому роду, что судьба определила мне стать Иной. Мы жили с папой в Алуште, он учил меня плавать... помню этот восторг, когда вода первый раз покорилась мне... А еще помню, как на море были волны. Очень сильные. Или тогда все волны для меня были огромными? Я на руках у папы, тот смешно подпрыгивает в волнах, нас обдает пеной, и так хорошо, так весело... И я кричу, что могу переплыть море, и папа отвечает, что, конечно же, могу... Тебе будет очень плохо, папа. Да и маме придется несладко. Берег остался далеко позади, берег полный восторженных детей и довольных взрослых, и впрямь радостный и счастливый берег. Я даже не сразу почувствовала, как начался "пресс". Просто стало труднее плыть. Просто вода перестала держать. Просто что-то легло на плечи. Простейшее заклинание. Никаких изысков. Сила против силы. Папа, я и вправду верила, что могу переплыть море... Я раскинула над собой защитный полог, убирая с плеч невидимый груз. И прошептала, снова, в который уже раз: - Завулон, к тебе взываю... Те силы, что я успела собрать, стремительно таяли. Игорь бил, беспощадно сминая мою защиту. "Да, Алиса". Он все-таки ответил! Откликнулся! Вовремя, как всегда! - Завулон, у меня беда! "Я знал. Мне очень жаль". Я не сразу поняла, что значит это холодное "знал". И этот безличный тон, и не появляющееся ощущение Силы... он всегда делился со мной Силой, даже когда та не была столь нужна... - Завулон, я умру? "Я сожалею". Мой защитный полог таял, я все еще не могла осмыслить происходящее. Ведь он же может вмешаться! Даже на расстоянии! Доли его сил хватит, чтобы я выдержала натиск, свела дуэль вничью! - Завулон, ты говорил, что любовь великая сила! "А разве ты в этом не убедилась? Прощай, девочка моя". Только теперь я поняла все. Одновременно с тем, как растаяли мои силы, и невидимый пресс вновь навалился на меня, вдавливая в теплую, сумрачную глубь. - Игорь! - крикнула я, но плеснувшая волна заглушила мой голос. Он плыл метрах в пятидесяти. Он даже не смотрел в мою сторону. Он плакал, но в море нет места слезам. И меня тащило, тащило, тащило в темную бездну. Как же так... как же так... Я попыталась собрать Силу с берега. Но там почти не было Тьмы, которую я могла бы взять. Сладостный восторг, радостные крики - это не ко мне. Только метрах в ста позади нас с Игорем, тщетно пытался лечь на волны и размять сведенную судорогой ногу, так неудачно влюбившийся в меня подросток, невесть как заметивший, что мы вошли в воду, и поплывший следом. Гордый мальчишка со смешным именем Макар, уже понимающий, что ему не доплыть обратно до пляжа. Любовь - великая сила... какие же вы глупые, мальчишки, когда влюбляетесь... И барахтающийся в подступившей панике Макар... я могу взять его страх и продлить свою агонию на пару минут... И плывущий Игорь: не видящий, не слышащий, не чувствующий ничего вокруг, думающий лишь о том, что я убила его любовь. Глупый светлый маг, не знающий, что в дуэлях не бывает победителей, особенно - если дуэль тщательно подготовлена Завулоном... - Игорь... - прошептала я, ныряя, и чувствуя, как давит, давит, давит меня темное небо - прямо к темному, темному, темному дну. Папа, прости... я не могу переплыть это море...
(Владимир Васильев, Сергей Лукьяненко "Дневной дозор". Фрагмент)
"То, что мы называем хаосом - это всего лишь закономерности, которые мы не сумели распознать. То, что мы называем случайностями - это всего лишь закономерности, которые мы не в состоянии расшифровать. То, что мы не можем понять, мы называем бредом. То, что мы не можем прочесть, мы называем тарабарщиной. Нет никакой свободы воли. Нет никаких переменных. Есть только неизбежность...Есть только одно будущее. У тебя нет выбора. Плохие новости: у нас нет никакой власти. Хорошие новости: ты не можешь совершить ни одной ошибки." *** Чак Паланик // "Уцелевший".
" Сердце — это мышца. То, что вы называете «чувствую», происходит в лимбической части вашего мозга, которая досталась в наследство от млекопитающих. Глубокий древний уровень, не признающий логики. Уровень, на котором работает реклама. А кора с извилинами тут ни при чем. То, что мы привыкли называть рассудком, — не что иное, как самоуверенный нарост, который совсем недавно появился на зверином мозгу. А тот в свою очередь насажен на доисторический земноводный стержень. Современная культура пытается нас убедить, что все наше сознание заключено в коре, в этом тонком наросте. Но при этом забывают, что под наростом покоится здоровенный шмат звериного мозга — могучего и молчаливого, занятого своими древними делами. И именно там рождается желание покупать. " *** Уильям Гибсон // "Распознавание образов"
Маленький городок. Какой-то районный центр, с таким названием, которое вызывает у столичного командировочного только ухмылку, и усмешку. Первое сентября, начало учебного года. И это начало последнего учебного года в жизни какой-то девочки. И с самого первого сентября она начинает готовиться… Но не к выпускным экзаменам, а к своему выпускному балу. А на самом деле, она начала готовиться намного раньше – когда рисовала на последних страницах тетрадок, или на промокашках, красивых принцесс, в красивых платьях. Она готовится, и мечтает об этом бале, хотя прекрасно знает, что весь этот бал будет проходить в школьной столовой, где повесят какие-то плакаты и стенгазеты. И на этот бал придут родственники и знакомые. А еще учителя и одноклассники. А также ученики «Б» класса и «В» класса. Все! А кто еще может придти на этот бал? Откуда кому-то взяться? В районном центре, в школьной столовой… Но все равно она надеется, что среди одноклассников и родственников промелькнет импозантный мужчина или юноша совсем непохожий ни на людей, живущих в ее городке, ни на столичных командировочных. И еще она надеется, что из старых динамиков, в школьной столовой, на ее выпускном балу, для нее будет звучать самая модная и нежная музыка...
Прошло немало времени, прежде чем любопытным довелось взглянуть на это лицо, и лучше было бы им не дождаться такого случая, потому что большинство из них с той поры позабыло о спокойном сне.
И вот ты жил, жил… жил, жил… и дожил. И вот тебе уже 20 или 25, или 30, или 35, или 40, или 45, или 50, или 55, или 60, или 65, и так далее лет. И ты живешь, но не чувствуешь себя ни молодым, ни старым. Ты все время чувствуешь себя… нормальным. Просто вокруг тебя молодые или старые люди, а ты – нормальный. И вот в таком вот возрасте вдруг застал тебя вечер, который лепит лобовое стекло снегом и дождем, и «дворники» не справляются и от этого все вечерние огни тянутся струями по лобовому стеклу… И еще ты прищурил глаза, и от этого фонари дают такие длинные-длинные лучи, а между ресниц застряла слеза. И эта слеза – это же самая лучшая линза, самая лучшая оптика для того, чтобы увидеть всю свою жизнь насквозь. Но ты мчишься по вечернему городу, добавляешь газ и мчишься, гонишь свой автомобиль… Потому что если тебе 20 или 25, или 30, или 35, и так далее лет… Должен же быть у тебя к этому возрасту свой собственный автомобиль! И вот ты летишь, а вокруг много-много машин… и вдруг отчетливо, но при этом очень спокойно почувствуешь, что где-то рядом, в этом потоке, с той же скоростью, что и у тебя… мчится твоя смерть. А как выглядит эта смерть? Это же не какая-то страшная, старая, тощая женщина в черных одеждах с косой. Нет, нет. Это нормальный человек, которому тоже 20 или 25, или 30, и так далее лет. Просто у него какой-то свой возраст, и свой период в жизни. И может быть он просто не проверил тормоза, или наоборот проверил, но выпил водки, потому что у него тоже в ресницах застряла слеза, но ему не хочется видеть свою жизнь насквозь… И вполне возможно, что вы, точнее ты - смерть для него. Но ты спокоен. Потому что… а чего бояться? Ведь ты же сам держишь руль своего автомобиля, и тебе уже 20 или 25, или 30, и так далее лет. И ты уже много раз спокойно доверял свою жизнь пилотам самолетов, которых ты даже не знаешь, никогда не видел, и не увидишь. И диспетчерам… и машинистам. И если к твоим 20 или 25, или 30, или 35, и так далее годам у тебя уже есть дети… Ты приводил их к врачам, и отдавал своего маленького человека этим людям… Ты спокоен, ты за рулем. И если рядом с тобой, в твоем автомобиле, кто-то сидит… кто-то… просто человек, то ты знаешь, что заботишься о его жизни гораздо сильнее, чем о своей. И поэтому ты спокоен. Хотя всегда где-то сбоку, или впереди, или сзади, но рядом, и с той же скоростью мчится твоя смерть. А какая разница, сколько ты прожил - 20 или 25, 30 или 35, или 40, и так далее лет – это не важно. Тебе-то, ведь, кажется , что ты живешь уже очень давно. Всегда. И на твоем надгробии между датами жизни и смерти будет тире. И это тире у всех одинаковой длинны. Вне зависимости от того, прожил ты 20 или 25, или 30, или 35……… И, конечно же, это тире будет намного короче, чем те лучи, от вечерних фонарей, которые так вытянула и видоизменила твоя слеза. Маленькая слеза, застрявшая между ресниц.
Он: Интересно, а где та любовь? Та любовь, которой так много в каждом кадре любимых черно-белых фильмов. Та любовь, которая гонит куда-то одиноких ковбоев, та любовь, которая заставляет так часто и подолгу курить героев французских и итальянских черно-белых картин. Любовь, которая есть в каждом из семнадцати мгновений той самой весны. Есть ли она здесь? И есть ли она для меня? В моем цветном времени… Но когда я покупаю бутылку пива в ночном киоске, или опрокидываю третью или четвертую рюмку чего-то в прокуренном баре, я вдруг могу почувствовать, что на мне хороший белый плащ, и хорошая мягкая шляпа. И еще почувствовать, что все это вокруг… ну все вот это, все, что происходит со мной… это не что иное, как начало прекрасной дружбы, моей дружбы с моим временем. Дружбы в отсутствии любви.
Она: Интересно, где тот город? Тот город, который я прекрасно знаю, хотя никогда там не была. Но я видела его много-много раз в тех самых черно-белых фильмах, от которых невозможно оторваться. Тот город, в котором всегда такой удивительный свет, всегда блестящий мокрый асфальт, и в котором нет машин, кроме поливальных. Город, в котором все так неторопливо и значительно. Набережные, мосты, монументальные милиционеры. В том городе живут только любимые артисты, которые там всегда живые и чудесные. Но есть ли такие места, а главное, время, где и когда этот черно-белый город совпадает с тем городом, по которому хожу я, где мерцает мое окно, или где-то в потоке машин горят фары моего автомобиля.
Алле!… Ну, если мы с тобой разговариваем, значит, я уже дома. Зачем задавать глупые и бессмысленные вопросы… Я не хочу с тобой говорить… Я не хочу сейчас с тобой об этом говорить… Я могу не хотеть?!… Я ничего не хочу объяснять. Потому что, если я должна что-то объяснять – это значит, что ты вообще ничего не понимаешь!… Ни про меня, ни про нас… Что-о?! Все. Я кладу трубку!
Когда мне нравится какая-нибудь песня… Какая-нибудь хорошая песня, мне всегда очень хочется танцевать. А какая песня может сильно нравиться? Только лирическая. А как можно потанцевать под такую музыку? Только с женщиной. И что это получится за танец? Я же хорошо понимаю, что я уже не юноша, и при этом не танцор. Будет такой дурацкий танец: ее руки у меня на плечах, мои руки у нее на талии, и вот так покачиваемся. Это же смешно! И глупо. Но очень хочется. Это музыкантам хорошо. Музыкант что-нибудь переживает, но он сочинил музыку, и успокоился, а я её услышал, она в меня попала, и из меня-то она никуда не уйдет. Меня она будет мучить. Я же не музыкант. И поэтому нужен танец. Но, правда, песня должна быть хорошей. Такой… настоящей. И вот ситуация: есть песня, которая мне нравится, есть прекрасная женщина, и есть я. Чего не хватает? А не хватает как раз нашего танца с этой женщиной под эту песню. И при этом понятно, что этого танца не будет. Не будет никогда. И если это понятно, то можно увидеть всю свою жизнь насквозь до самого конца. И увидеть, что в этой жизни будет много всего, будет карьера, реализация амбиций, деньги… Но все это на хрен вообще, если не будет этого глупого, смешного танца. А его не будет! И тогда возникает вопрос: зачем тогда нужна эта песня, зачем нужна эта женщина, и зачем нужен я. И тут же возникает ответ: а пусть будет! Если эта песня такая прекрасная, то пусть она будет. И пусть будет эта женщина. Это без всяких вопросов. Пусть будет! И пусть побуду я. Какой бы я ни был. Пусть побуду. Я, конечно же, буду танцевать с другими женщинами, в очень широком смысле слова «танцевать». Но не под эту песню. Эта песня для нашего танца. Для танца. Которого не будет. Никогда! Но я не боюсь, потому что я уже знаю, что я успокоюсь, и жизнь свое возьмет. А чего бояться. Бояться стыдно. Но я не хочу успокаиваться. Не хочу. И если бы была такая таблетка, которую можно было бы выпить и успокоиться сразу… Стыдно пить такую таблетку. И еще, что значит: жизнь свое возьмет? А где мое?! Где мое? А песня пусть будет. Только нужно, чтобы была настоящая песня. Иногда этого бывает достаточно… И не страшно.
(Окно опускается, и занимает свое обычное место. Мужчина выходит из комнаты, зажигает звезды, подходит к окну. Берет веточки, машет ими, потом кладет ветки, берет мотылька. Мотылек «бьется» в окно, но мужчина передумывает, кладет мотылька, приводит в движение спутник, который подлетает к окну, и бьется в окно, как мотылек.)
Женщина: Как же странно иногда бывает в жизни. Ты живешь, живешь какой-то обычной жизнью, и вдруг в ней появляется человек. Мужчина. Точнее, сначала ты появилась в его жизни. А ты сама его сначала не заметила. Но он появился, и ты его увидела каким-то боковым зрением, точнее, даже не самого, а какой-то силуэт, и не придала этому значения. Но постепенно этот силуэт становился все отчетливее, определеннее, и вот ты видишь перед собой конкретного мужчину. А ты, конечно, до этого мечтала о том, что кто-то в твоей жизни появится, и у тебя не было никаких сомнений, что ты достойна счастья. Но этот конкретный, определенный мужчина не имел ничего общего с тем прекрасным, размытым образом, который ты себе рисовала. И вот ты смотришь на этого мужчину, и думаешь – нет, это совсем не то, что тебе нужно. Но этот мужчина делает так много усилий, чтобы стать ближе к тебе, он так настойчиво пытается ворваться в твою жизнь, его становится так много. Он везде. Он встречает тебя после работы, поджидает где-нибудь, провожает, постоянно звонит, что-то говорит или молчит в трубку, и ты понимаешь, что это он. И оттого, что его так много ты даже боишься включить телевизор, потому что думаешь – вот включишь телевизор, и он там появится. Но однажды, сидя с друзьями в кафе, ты вдруг подумаешь: вот интересно, а где сейчас этот человек, и почему он сегодня ни разу не позвонил? А потом подумаешь – ой, а почему я об этом подумала? И как только ты об этом подумала, через некоторое время ты понимаешь, что ты вообще ни о чем другом думать не можешь. И весь твой мир, в котором было так много друзей, всяких интересов, сужается до этого человека. И все! Тебе остается только сделать шаг навстречу этому человеку, и ты делаешь этот шаг… И становишься такой счастливой. И думаешь – а почему я раньше-то не делала этот шаг, чтобы быть такой счастливой? Но это состояние длится совсем не долго. Потому что ты смотришь на этого мужчину, и вдруг видишь: а он успокоился! И он успокоился не потому, что он добился тебя, и ты ему больше не нужна. Ты ему очень нужна. Но он просто успокоился, и может дальше жить спокойно. Но тебя-то это не устраивает. Ты хотела совсем не этого. Ты не можешь точно сказать, чего именно ты хотела, но точно не этого. И ты начинаешь устраивать провокации – хватать чемодан, уходить, чтобы тебя останавливали, чтобы на некоторое время вернуть то, что было вначале, чтобы вернулась, хоть ненадолго, та острота и трепет. И тебя останавливают, возвращают… А потом перестают останавливать, и ты возвращаешься сама. И все это ужасно, нечестно, но может длиться очень долго. Очень долго… Но в одно прекрасное утро ты просыпаешься, и вдруг понимаешь: «А я свободна, все кончилось…» И постепенно снова возвращается интерес к жизни, ты обнаруживаешь, что в мире есть много прекрасных вещей: вкусная еда, интересное кино, книги. Возвращаются друзья. И жизнь прекрасна! И в ней много-много счастья. И много приятного. Конечно, не такого прекрасного и сильного, как любовь, но все-таки. И ты живешь. Но, правда, с этого момента ты живешь очень, очень осторожно. Чтобы опять, не дай Бог, не сорваться в это переживание и боль. Живешь осторожно, осторожно… Но продолжаешь чего-то ждать… надеяться.
Когда вдруг обрушиться любовь, вдруг обнаружишь странные вещи. Например, меня очень раздражала какая-то песня, потому что эта песня была дурацкая, и именно поэтому ее часто крутили по всем радиостанциям. И исполняла эту песню какая-то пошлая блондинка с большим ртом. Но в этой песне пелось о любви. И я вдруг понимаю, что песня хоть и плохая, но не бессмысленная! И, в общем-то, эта песня про меня. И та песня, про человека, который валил лес в лагерях, которого ждала женщина, но… увы. Эта песня тоже про меня… За исключением лагерей и леса, конечно. И так много, оказывается, песен про меня. А еще, я раньше видел какие-то фильмы, и они казались мне надуманными, потому что они были о любви. А тут смотрю и понимаю, что эти фильмы правдивые, и все эти фильмы про меня. Оказывается, так много фильмов снято про меня. И пьесы Шекспира… они мне всегда нравились, но казалось, что Шекспир что-то как-то переборщил, как-то он чересчур сильно… А тут читаешь снова, и думаешь, что-то Шекспир даже не дописал. Можно было посильнее. И надо было ему у меня кое-что спросить. Я бы ему рассказал, как оно бывает. И вообще – так много музыки, картин, стихов про меня, что я обнаруживаю себя в центре внимания мирового искусства. И даже те стихи, которые запомнились с детства, запомнились потому, что память была не испорчена и свободна, так вот, эти детские стишки вспоминаются, и оказываются прекрасными стихами про меня сегодняшнего. Например, этот стишок про Бычка: Идет бычок, качается, вздыхает на ходу, Ой, доска кончается сейчас я упа…. Это же про меня! Я тоже вижу, что все бесполезно, что вот моя жизнь… но я иду. Может быть не очень красиво иду, но не трушу… Про меня. А стихотворение про Зайку – это не просто шедевр поэзии, это просто поэма моей жизни. Зайку бросила хозяйка, Под дождем остался зайка, Со скамейки слезть не смог, Весь до ниточки промок. Хозяйка бросила, не хозяин. А он не смог слезть, не смог… Заяц не смог слезть со скамьи! Это же смешно! Да он гордо остался там сидеть. И промок не только от дождя, и даже не столько от дождя, сколько от слез. Но заплакал только под дождем, чтобы никто не увидел его слез… Но так хочется верить, что где-то там, за окном та самая женщина слушает какую-нибудь песню, которая не только про нее или про меня, но про нас. Такая песня, которую и она, и я - мы оба любим. И если есть такая песня, и она там звучит, за тем окном, значит, между нами уже что-то есть. И это уже что-то. И появляется надежда. Но обязательно нужна какая-нибудь такая песня…
Как тяжело бывает любить человека близкого и чувствовать, что... ничего не можешь для него сделать, кроме горя, когда знаешь, что не можешь этого переменить. Тогда одно - уйти...
Любишь - видишь человека таким, каким его задумал Господь и каким его не смогли сделать родители. Не любишь - видишь человека таким, каким его сделали родители. Разлюбил - видишь стол, стул.
Это рассказ о девочке, которая больше всего на свете любила всё блестящее. У неё было платье с блёстками, и носочки с блёстками, и чешки с блёстками. И чёрная кукла по имени Кристи, в честь прислуги, и тоже с блёстками. Даже её зубы блестели, хотя папа и настаивал, что они «сверкают» и что это совсем не одно и тоже. «Блестящий, - думала она, - это цвет фей, и поэтому он красивей, чем любой другой цвет на свете». На Пурим она переоделась маленькой феей. В садике она распыляла блёстки на каждого проходившего мимо ребёнка и говорила ему, что это специальный порошок желаний, если перемешать его с водой, любое желание исполнится, и если сейчас пойти домой и перемешаться с водой, исполнится и его желание. Это был очень впечатляющий костюм, занявший первое место на детсадовском конкурсе костюмов. А воспитательница Гила сказала себе, что если бы она не знала девочку раньше и просто встретила на улице, то немедленно поверила бы, что это и впрямь фея. Вернувшись домой, девочка сняла костюм, осталась в одних трусах, подбросила в воздух остатки блёсток и крикнула: «Я хочу блестящие глаза!» Она выкрикнула это так громко, что мама прибежала посмотреть, всё ли с ней в порядке. «Я хочу блестящие глаза», - повторила девочка, на этот раз уже тихо, и повторяла во время всего купания, но даже после того, как мама вытерла её и одела в пижаму, девочкины глаза остались обыкновенными. Зелёными-презелёными и очень, очень красивыми, но не блестящими. «С блестящими глазами я смогу делать столько всякого разного, - объясняла она маме, которая, кажется, начала терять терпение. – С ними я смогу ходить ночью по проезжей части, а машины будут видеть меня издалека, а потом я вырасту и смогу читать ими в темноте и сэкономлю кучу электричества, а если я потеряюсь в кино, вам будет легко меня найти и не надо будет звать билетёра». «Что это за болтовня про блестящие глаза? – спросила девочку мама и сунула в рот сигарету. – Ничего подобного не бывает, кто вообще вбил эту глупость тебе в голову?» «Бывает! – крикнула девочка и запрыгала на кровати. – Бывает бывает бывает, а кроме того, тебя нельзя курить рядом со мной, потому что мне это вредно». «Хорошо, - сказала мама, - хорошо я даже не прикурила. – И вернула сигарету в пачку. – А теперь давай ты ляжешь в кровать, как хорошая девочка, и расскажешь мне, от кого ты слышала, что бывают блестящие глаза? И не говори мне, что от этой, как её, толстой воспитательницы». «Она не толстая, - сказала девочка, - и вообще не от неё, и вообще не слышала, а сама видела. Такие есть у одного грязнули в нашем садике». «Как его зовут, этого грязнулю?» «Не знаю, - пожала плечами девочка. – Он весь такой грязный, и всё время молчит, и всегда сидит в сторонке. Но уж глаза у него блестят так блестят, и я тоже такие хочу». «Ну так спроси его завтра, где он их достал, - посоветовала мама. – А когда он скажет, мы поедем и привезём тебе такие же». «А до завтра?» - спросила девочка. «А до завтра ты будешь спать, - сказала мама, - а я выйду покурю». Назавтра девочка заставила папу отвезти её в сад рано-рано, потому что ей ужасно не терпелось спросить грязнулю, где берут такие блестящие глаза. Но это не помогло, потому что грязнуля пришёл последним, намного позже всех. Но сегодня грязнуля не был таким уж грязным. То есть его одежда по-прежнему была немного поношенной и в пятнах, но сам он казался очень чисто вымытым и даже почти причёсанным. «Скажи мне, мальчик, - заговорила она, не медля ни секунды, - откуда у тебя такие блестящие глаза?» «Это не нарочно, извинился почти причёсанный мальчик. – Это произошло само собой». «А что я должна сделать, чтобы это и со мной произошло?» - заволновалась девочка. «Я думаю, тебе надо захотеть чего-нибудь сильно-сильно, и чтобы оно не произошло, и тогда у тебя сразу станут блестящие глаза». «Глупости, - рассердилась девочка. – Вот я же, например, хочу блестящие глаза, а у меня их нет, так почему мои глаза не становятся от этого блестящими?» «Не знаю, - сказал мальчик, очень испугавшись, что она рассердилась. – Я знаю только про себя, а про других не знаю». «Извини, что я раскричалась, - успокоила его девочка и маленькой ручкой коснулась его плеча. – Может, это происходит, только если хотеть какие-то особые вещи? Скажи мне, что это за вещь, которую ты хочешь так сильно, а она не происходит?» «Одна девочка, - пробормотал мальчик, - чтобы она была моей подружкой». «И всё? – изумилась девочка. – Но это же совсем-совсем просто. Скажи мне, кто эта девочка, и я немедленно прикажу ей быть твоей подружкой. А если она не согласится, я ей организую весёлую жизнь». «Я не могу, - сказал мальчик. – Я стесняюсь». «Ладно, - сказала девочка. – Это на самом деле не важно. И не слишком-то решает мою проблему с глазами. Потому что я не могу захотеть, чтобы кто-нибудь стал моей подружкой и чтобы этого не случилось, потому что все девочки хотят быть моими подружками». «Ты, - пробормотал мальчик против собственной воли. – Я хочу, чтобы ты была моей подружкой». Девочка на секунду умолкла, потому что грязнуле удалось её изумить, но потом снова дотронулась до него маленькой ручкой и объяснила таким голосом, каким обычно пользуется папа, когда она пытается выбежать на дорогу или сунуться к электричеству: «Но я не могу быть твоей подружкой, потому что я очень умная и популярная девочка, а ты просто грязнуля, который всегда сидит в сторонке и всё время молчит, и в нём нет ничего особенного, кроме блестящих глаз, но и это исчезнет, если я соглашусь быть твоей подружкой. Хотя сегодня, я должна сказать, ты гораздо менее грязный, чем обычно». «Я перемешался с водой, - признался менее-грязный-мальчик. – Чтобы моё желание исполнилось». «Извини», - сказала девочка, у которой совсем кончилось терпение, и вернулась на своё место. Весь день девочка грустила, поняв, что у неё, кажется, уже никогда не будет блестящих глаз. Все рассказы, и песни, и гимнастики не смогли развеять эту грусть. Время от времени, когда ей почти удавалось всё забыть, она видела молчаливого мальчика, он стоял на другом конце дворика и смотрел на неё, и его глаза, как назло блестели всё сильней.
На планете Маленького принца всегда росли простые, скромные цветы – у них было мало лепестков, они занимали совсем мало места и никого не беспокоили. Они раскрывались поутру в траве и под вечер увядали. А этот пророс однажды из зерна, занесенного неведомо откуда, и Маленький принц не сводил глаз с крохотного ростка, не похожего на все остальные ростки и былинки. Вдруг это какая-нибудь новая разновидность баобаба? Но кустик быстро перестал тянуться ввысь, и на нём появился бутон. Маленький принц никогда ещё не видал таких огромных бутонов и предчувствовал, что увидит чудо. А неведомая гостья, скрытая в стенах своей зелёной комнатки, всё готовилась, всё прихорашивалась. Она заботливо подбирала краски. Она наряжалась неторопливо, один за другим примеряя лепестки. Она не желала явиться на свет встрёпанная, точно какой-нибудь мак. Она хотела показаться во всём блеске своей красоты. Да, это была ужасная кокетка! Таинственные приготовления длились день за днём. И вот однажды утром, едва взошло солнце, лепестки раскрылись. И красавица, которая столько трудов положила, готовясь к этой минуте, сказала, позёвывая: - Ах, я насилу проснулась… Прошу извинить… Я ещё совсем растрёпанная… Маленький принц не мог сдержать восторга: - Как вы прекрасны! - Да, правда? – был тихий ответ. – И заметьте, я родилась вместе с солнцем. Маленький принц, конечно, догадался, что удивительная гостья не страдает избытком скромности, зато она была так прекрасна, что дух захватывало! А она вскоре заметила: - Кажется, пора завтракать. Будьте так добры, позаботьтесь обо мне… Маленький принц очень смутился, разыскал лейку и полил цветок ключевой водой. Скоро оказалось, что красавица горда и обидчива, и Маленький принц совсем с ней измучился. У неё было четыре шипа, и однажды она сказала ему: - Пусть приходят тигры, не боюсь я их когтей! - На моей планете тигры не водятся, - возразил Маленький принц. – И потом, тигры не едят траву. - Я не трава, - тихо заметил цветок. - Простите меня… - Нет, тигры мне не страшны, но я ужасно боюсь сквозняков. У вас нет ширмы? «Растение, а боится сквозняков… очень странно… - подумал Маленький принц. – Какой трудный характер у этого цветка». - Когда настанет вечер, накройте меня колпаком. У вас тут слишком холодно. Очень неуютная планета. Там, откуда я прибыла… Она не договорила. Ведь её занесло сюда, когда она была ещё зёрнышком. Она ничего не могла знать о других мирах. Глупо лгать, когда тебя так легко уличить! Красавица смутилась, потом кашлянула раз-другой, чтобы Маленький принц почувствовал, как перед нею виноват: - Где же ширма? - Я хотел пойти за ней, но не мог же я вас не дослушать! Тогда она закашляла сильнее: пускай его всё-таки помучит совесть! Хотя Маленький принц и полюбил прекрасный цветок, и рад был ему служить, но вскоре в душе его пробудились сомнения. Пустые слова он принимал близко к сердцу и стал чувствовать себя очень несчастным. - Напрасно я её слушал, - доверчиво сказал он мне однажды. – Никогда не надо слушать, что говорят цветы. Надо просто смотреть на них и дышать их ароматом. Мой цветок напоил благоуханием всю мою планету, а я не умел ему радоваться. Эти разговоры о когтях и тиграх… Они должны бы меня растрогать, а я разозлился… И ещё он признался: - Ничего я тогда не понимал! Надо было судить не по словам, а по делам. Она дарила мне свой аромат, озаряла мою жизнь. Я не должен был бежать. За этими жалкими хитростями и уловками надо было угадать нежность. Цветы так непоследовательны! Но я был слишком молод, я ещё не умел любить.
Как я понял, он решил странствовать с перелётными птицами. В последнее утро он старательней обычного прибрал свою планету. Он заботливо прочистил действующие вулканы. У него было два действующих вулкана. На них очень удобно по утрам разогревать завтрак. Кроме того, у него был ещё один потухший вулкан. Но, сказал он, мало ли что может случиться! Поэтому он прочистил и потухший вулкан тоже. Когда вулканы аккуратно чистишь, они горят ровно и тихо, без всяких извержений. Извержение вулкана – это всё равно что пожар в печной трубе, когда там загорится сажа. Конечно, мы, люди на Земле, слишком малы и не можем прочищать наши вулканы. Вот почему они доставляют нам столько неприятностей. Потом Маленький принц не без грусти вырвал последние ростки баобабов. Он думал, что никогда не вернётся. Но в то утро привычная работа доставляла ему необыкновенное удовольствие. А когда он в последний раз полил чудесный цветок и собрался накрыть колпаком, ему даже захотелось плакать. - Прощайте, - сказал он. Красавица не ответила. - Прощайте, - повторил Маленький принц. Она кашлянула. Но не от простуды. - Я была глупая, - сказала она наконец. – Прости меня. И постарайся быть счастливым. И ни слова упрёка. Маленький принц очень удивился. Он застыл, растерянный, со стеклянным колпаком в руках. Откуда эта тихая нежность? - Да, да, я люблю тебя, - услышал он. – Моя вина, что ты этого не знал. Да это и не важно. Но ты был такой же глупый, как я. Постарайся быть счастливым… Оставь колпак, он мне больше не нужен. - Но ветер… - Не так уж я простужена… Ночная свежесть пойдёт мне на пользу. Ведь я – цветок. - Но звери, насекомые… - Должна же я стерпеть двух-трёх гусениц, если хочу познакомиться с бабочками. Они, наверно, прелестны. А кто же станет меня навещать? Ты ведь будешь далеко. А больших зверей я не боюсь. У меня тоже есть когти. И она в простоте душевной показал свои четыре шипа. Потом прибавила: - Да не тяни же, это невыносимо! Решил уйти – так уходи. Она не хотела, что бы Маленький принц видел, как она плачет. Это был очень гордый цветок…
Вот тут-то и появился Лис. - Здравствуй, - сказал он. - Здравствуй, - вежливо ответил Маленький принц и оглянулся, но никого не увидел. - Я здесь, - послышался голос. – Под яблоней… - Кто ты? – спросил Маленький принц. – Какой ты красивый! - Я Лис, - сказал Лис. - Поиграй со мной, - попросил Маленький принц. – Мне так грустно… - Не могу я с тобой играть, - сказал Лис. – Я не приручён. - Ах, извини, - сказал Маленький принц. Но, подумав, спросил: - А как это – приручить? - Ты нездешний, - заметил Лис. – Что ты здесь ищешь? - Людей ищу, - сказал Маленький принц. – А как это – приручить? - У людей есть ружья, и они ходят на охоту. Это очень неудобно! И ещё они разводят кур. Только этим они и хороши. Ты ищешь кур? - Нет, - сказал Маленький принц. – Я ищу друзей. А как это – приручить? - Это давно забытое понятие, - объяснил Лис. – Оно означает: создать узы. - Узы? - Вот именно, - сказал Лис. – Ты для меня пока всего лишь маленький мальчик, точно такой же, как сто тысяч других мальчиков. И ты мне не нужен, И я тебе тоже не нужен, Я для тебя только лисица, точно такая же, как сто тысяч других лисиц. Но если ты меня приручишь, мы станем нужны друг другу. Ты будешь для меня единственный в целом свете. И я буду для тебя один в целом свете… - Я начинаю понимать, - сказал Маленький принц. – Есть одна роза… Наверно, она меня приручила… - Очень возможно, - согласился Лис. – На земле чего только не бывает. - Это было не на Земле, - сказал Маленький принц. Лис очень удивился: - На другой планете? - Да. - А на той планете есть охотники? - Нет. - Как интересно! А куры там есть? - Нет. - Нет в мире совершенства! – вздохнул Лис. Но потом он опять заговорил о том же: - Скучная у меня жизнь. Я охочусь за курами, а люди охотятся за мною. Все куры одинаковы, и люди все одинаковы. И живётся мне скучновато. Но если ты меня приручишь, моя жизнь словно солнцем озарится. Твои шаги я стану различать среди тысяч других. Заслышав людские шаги, я всегда убегаю и прячусь. Но твоя походка позовёт меня, точно музыка, и я выйду из своего убежища. И потом – смотри! Видишь, вон там, в полях, зреет пшеница? Я не ем хлеба. Колосья мне не нужны. Пшеничные поля ни о чём мне не говорят. И это грустно! Но у тебя золотые волосы. И как чудесно будет, когда ты меня приручишь! Золотая пшеница станет напоминать мне тебя. И я полюблю шелест колосьев на ветру… Лис замолчал и долго смотрел на Маленького принца. Потом сказал: - Пожалуйста… приручи меня! - Я бы рад, - ответил Маленький принц, - но у меня так мало времени. Мне ещё надо найти друзей и узнать разные вещи. - Узнать можно только те вещи, которые приручишь, - сказал Лис. – У людей уже не хватает времени что-либо узнавать. Они покупают вещи готовыми в магазинах. Но ведь нет таких магазинов, где торговали бы друзьями, потому люди больше не имеют друзей. Если хочешь, чтобы у тебя был друг, приручи меня! - А что для этого надо делать? – спросил Маленький принц. - Надо запастись терпеньем, - ответил Лис. – Сперва сядь вон там, поодаль, на траву - вот так. Я буду на тебя искоса поглядывать, а ты молчи. Слова только мешают понимать друг друга. Но с каждым днём садись немножко ближе… Назавтра Маленький принц вновь пришёл на то же место. - Лучше приходи всегда в один и тот же час, - попросил Лис. – Вот например, если ты будешь приходить в четыре часа, я уже с трёх часов почувствую себя счастливым. И чем ближе к назначенному часу, тем счастливее. В четыре часа я уже начну волноваться и тревожиться. Я узнаю цену счастью! А если ты приходишь всякий раз в другое время, я не знаю, к какому часу готовить своё сердце… Нужно соблюдать обряды. - А что такое обряды? – спросил Маленький принц. - Это тоже нечто давно забытое, - объяснил лис.- Нечто такое, отчего один какой-то день становится не похож на все другие дни, один час – на все другие часы. Вот, например, у моих охотников есть такой обряд: по четвергам они танцуют с деревенскими девушками. И какой же это чудесный день – четверг! Я отправляюсь на прогулку и дохожу до самого виноградника. А если бы охотники танцевали когда придётся, все дни были бы одинаковы, и я никогда не знал бы отдыха. Так Маленький принц приручил Лиса. И вот настал час прощанья. - Я буду плакать о тебе, - вздохнул Лис. - Ты сам виноват, - сказал Маленький принц. – Я ведь не хотел, чтобы тебе было больно; ты сам пожелал, чтобы я тебя приручил… - Да, конечно, - сказал Лис. - Но ты будешь плакать! - Да, конечно. - Значит, тебе от этого плохо. - Нет, - возразил Лис, - мне хорошо. Вспомни, что я говорил про золотые колосья. Он умолк. Потом прибавил: - Поди взгляни ещё раз на розы. Ты поймёшь, что твоя роза – единственная в мире. А когда вернёшься, чтобы проститься со мной, я открою тебе один секрет. Это будет мой тебе подарок. Маленький принц пошёл взглянуть на розы. - Вы ничуть не похожи на мою розу, - сказал он им. – Вы ещё ничто. Никто вас не приручил, и вы никого не приручили. Таким был прежде мой Лис. Он ничем не отличался от ста тысяч других лисиц. Но я с ним подружился, и теперь он – единственный в целом свете. Розы очень смутились. - Вы красивые, но пустые, - продолжал Маленький принц. – Ради вас не захочется умереть. Конечно, случайный прохожий, поглядев на мою розу, скажет, что она точно такая же, как вы. Но мне она одна дороже всех вас. Ведь это её, а не вас я поливал каждый день. Её, а не вас накрывал стеклянным колпаком. Её загораживал ширмой, оберегая от ветра. Для неё убивал гусениц, только двух или трёх оставил, что бы вывелись бабочки. Я слушал, как она жаловалась и как хвастала, я прислушивался к ней, даже когда она умолкала. Она – моя. И Маленький принц возвратился к Лису. - Прощай… - сказал он. - Прощай, - сказал Лис. – Вот мой секрет, он очень прост: зорко одно лишь сердце. Самого главного глазами не увидишь. - Самого главного глазами не увидишь, - повторил Маленький принц, чтобы лучше запомнить. - Твоя роза так дорога тебе потому, что ты отдавал ей все свои дни. - Потому что я отдавал ей все свои дни… - повторил Маленький принц, что бы лучше запомнить. - Люди забыли эту истину, - сказал Лис, - но ты не забывай: ты навсегда в ответе за всех, кого приручил. Ты в ответе за твою розу. - Я в ответе за мою розу… - повторил Маленький принц, что бы лучше запомнить.
…Я развязал его неизменный золотой шарф. Смочил ему виски и заставил выпить воды. Но не смел больше ни о чём спрашивать. Он серьёзно посмотрел на меня и обвил мою шею руками. Я услышал, как бьётся его сердце, словно у подстреленной птицы. Он сказал: - Я рад, что ты нашёл, в чём там была беда с твоей машиной. Теперь ты можешь вернуться домой… - Откуда ты знаешь?! Я как раз собирался сказать ему, что, вопреки всем ожиданиям, мне удалось исправить самолёт! Он не ответил, он только сказал: - И я тоже сегодня вернусь домой. Потом прибавил печально: - Это гораздо дальше… и гораздо труднее… Всё было как-то странно. Я крепко обнимал его, точно малого ребёнка, и, однако, мне казалось, будто он ускользает, его затягивает бездна, и я не в силах его удержать… Он задумчиво смотрел куда-то вдаль. - У меня останется твой барашек. И ящик для барашка. И намордник… Он печально улыбнулся. Я долго ждал. Он словно бы приходил в себя. - Ты напугался, малыш… Ну ещё бы не напугаться! Но он тихонько засмеялся: - Сегодня вечером мне будет куда страшнее… И опять меня оледенило предчувствие непоправимой беды. Неужели, неужели я никогда больше не услышу, как он смеётся? Этот смех для меня – точно родник в пустыне. - Малыш, я хочу ещё послушать, как ты смеёшься… Но он сказал: - Сегодня ночью исполнится год. Моя звезда станет как раз над тем местом, где я упал год назад… - Послушай, малыш, ведь всё это – и змея, и свиданье со звездой – просто дурной сон, правда? Но он не ответил. - Самое главное – то, чего глазами не увидишь… - сказал он. - Да, конечно… - Это как с цветком. Если любишь цветок, что растёт где-то на далёкой звезде, хорошо ночью глядеть в небо. Все звёзды расцветают. - Да, конечно… - Это как с водой, Когда ты дал мне напиться, та вода была как музыка, а всё из-за ворота и верёвки. Помнишь? Она была очень хорошая. - Да, конечно… - Ночью ты посмотришь на звёзды. Моя звезда очень маленькая, я не могу её тебе показать. Так лучше. Она будет для тебя просто – одна из звёзд. И ты полюбишь смотреть на звёзды… Все они станут тебе друзьями. И потом, я тебе кое-что подарю… И он засмеялся. - Ах, малыш, малыш, как я люблю, когда ты смеёшься! - Вот это и есть мой подарок… Это будет как с водой… - Как так? - Ты посмотришь ночью на небо, а ведь там будет такая звезда, где я живу, где я смеюсь, - и ты услышишь, что все звёзды смеются. У тебя будут звёзды, которые умеют смеяться! И он сам засмеялся. - И когда ты утешишься – в конце концов всегда утешаешься, - ты будешь рад, что знал меня когда-то. Ты всегда будешь мне другом. Тебе захочется посмеяться со мною. Иной раз ты вот так распахнёшь окно, и тебе будет приятно… И твои друзья станут удивляться, что ты смеёшься, глядя в небо. А ты им скажешь: «Да, да, я всегда смеюсь, глядя на звёзды!» И они подумают, что ты сошёл с ума. Вот какую злую шутку я с тобой сыграю… Он опять засмеялся. - Как будто вместо звёзд я подарил тебе целую кучу смеющихся бубенцов… И он опять засмеялся. Потом снова стал серьёзен: - Знаешь, сегодня ночью… лучше не приходи. - Я тебя не оставлю. - Тебе покажется, что мне больно. Покажется даже, что я умираю. Так уж оно бывает. Не приходи, не надо. - Я тебя не оставлю. Но он был чем-то озабочен. - Видишь ли… это ещё из-за змеи. Вдруг она тебя ужалит… Змеи ведь злые. Кого-нибудь ужалить для них удовольствие. - Я тебя не оставлю. Он вдруг успокоился: - Правда, на двоих у неё не хватит яда… В ту ночь я не заметил, как он ушёл. Он ускользнул неслышно. Когда я наконец нагнал его, оно шёл быстрым решительным шагом. - А, это ты… - сказал он только. И взял меня за руку. Но что-то его тревожило. - Напрасно ты идёшь со мной. Тебе будет больно на меня смотреть. Тебе покажется, будто я умираю, но это неправда… Я молчал. - Видишь ли… это очень далеко. Моё тело слишком тяжёлое. Мне его не унести. Я молчал. - Но это всё равно что сбросить старую оболочку. Тут нет ничего печального… Я молчал. Он немного пал духом. Но всё-таки сделал ещё одно усилие: - Знаешь, будет очень славно. Я тоже стану смотреть на звёзды. И все звёзды будут точно старые колодцы со скрипучим воротом. И каждая даст мне напиться… Я молчал. - Подумай, как забавно! У тебя будет пятьсот миллионов бубенцов, а у меня – пятьсот миллионов родников… И тут он тоже замолчал, потому что заплакал. - Вот мы и пришли. Дай мне сделать ещё шаг одному. И он сел на песок, потому что ему стало страшно. Потом он сказал: - Знаешь… моя роза… я за неё в ответе. А она такая слабая! И такая простодушная. У неё только и есть что четыре жалких шипа, больше ей нечем защищаться от мира. Я тоже сел, потому что у меня подкосились ноги. Он сказал: - Ну… вот и всё… Помедлил ещё минуту и встал. И сделал один только шаг. А я не мог шевельнуться. Точно жёлтая молния мелькнула у его ног. Мгновенье он оставался недвижим. Не вскрикнул. Потом упал – медленно, как падает дерево. Медленно и неслышно, ведь песок приглушает все звуки.
Тихим, ранним туманным утром вышел Ежик к реке, берега которой почти таяли в небесном молоке. И вдруг видит - рыбак сидит с удочкой. Вот идет неспешно Ежик в его сторону и так характерно бубнит себе под нос: - Вот сейчас подойду к рыбаку и скажу ему: "Привет, рыбак, ну что, клюет?" А он мне скажет: «Нет, Ежик, не клюет. Но, ты знаешь, Ежик, ведь это и не имеет значения», - и мы с ним поговорим о рыбалке, о тишине и загадочности омутов... Нет-нет! Я подойду и скажу: «Привет, рыбак! Как тебе это чудесное утро?» И он мне скажет: «Да, Ежик, утро действительно прекрасное…» И мы с ним будем созерцать травинки и далекие деревья сквозь эту волшебную ватность, смотреть, как медленно и неизбежно движется река и говорить: "Да-а-а...» Нет-нет! Я, взмахнув лапой, скажу: «Привет, рыбак! Ну как тебе эта жизнь?» А он мне скажет: «Жизнь прекрасна и удивительна, Ежик…» И мы поговорим немного о жизни, ее загадках, и будем смотреть на воду, понимая суть реки... С такими мыслями подходит Ежик к рыбаку... - Привет, рыбак! - ДА ПОШЕЛ ТЫ НА ФИГ, ЕЖИК! Ежик, щелкнув пальцами: - Тоже вариант...
- Счастье - это быть любимой и любить самой! - Того же самого. - ?? - Ну любить того же самого, кто тебя любит-то. - Да, конечно. А как же иначе?? - ...Эх..Молодая еще..
(к/ф "Влюблен по собственному желанию")
Одна маленькая девочка на вопрос, что такое счастье, ответила: "Счастье - это когда проснешься утром, а то, о чем ты мечтала, лежит рядом на подушке..."
Люди ищут счастья, как пьяный - свой дом, не могут найти, но знают, что оно есть. (Вольтер)
Что такое Счастье?
Что же такое счастье? Одни говорят:- Это страсти: Карты, вино, увлеченья - Все острые ощущенья.
Другие верят, что счастье - В окладе большом и власти, В глазах секретарш плененных И трепете подчиненных.
Третьи считают, что счастье - Это большое участие: Забота, тепло, внимание И общность переживания.
По мненью четвертых, это С милой сидеть до рассвета, Однажды в любви признаться И больше не расставаться.
Еще есть такое мнение, Что счастье - это горение: Поиск, мечта, работа И дерзкие крылья взлета!
А счастье, по-моему, просто Бывает разного роста: От кочки и до Казбека, В зависимости от человека!
(Эдуард Асадов)
"Счастье - это когда тебя понимают" (к/ф "Доживём до понедельника")
Однажды в полуденную жару отец с сыном отправились в город. Отец сел верхом на осла, а мальчик повёл того за уздечку. - Бедное дитя! - заголосил первый встречный прохожий. - Его маленькие ножки едва поспевают за ослом! Как ты, взрослый мужчина, можешь спокойно сидеть, видя, что ребёнок совсем выбился из сил? Отец принял эти слова близко к сердцу - он слез с осла и велел сыну занять его место. Вскоре им повстречался ещё один человек, который тут же начал кричать: - Малец едет верхом, как султан, а бедный старый отец бежит следом! Как не стыдно! Мальчик очень огорчился и попросил отца сесть позади него. - Люди добрые, видали вы где-нибудь подобное?! - запричитала женщина под чадрой. - Так мучить животное! У несчастного ослика уже провис хребет, а эти два бездельника уселись на него, будто он диван! Не говоря ни слова, посрамлённые отец и сын слезли. Но едва они сделали несколько шагов, над ними стал потешаться другой прохожий: - Какая польза от вашего осла, если он даже никого на себе не везёт! Отец дал ослу охапку сломы и положил руку на плечо сыну. - Что бы мы ни делали, - сказал он, - обязательно найдутся люди, которые не согласятся с нами. Думаю, мы сами должны решать, как нам быть.
Остап толкнул колокольчик, который издал заседательский звон, и горячо начал: -- Вы знаете, Адам, новость -- на каждого гражданина давит столб воздуха силою в двести четырнадцать кило! -- Нет, - сказал Козлевич, - а что? -- Как что! Это научно-медицинский факт. И мне это стало с недавнего времени тяжело. Вы только подумайте! Двести четырнадцать кило! Давят круглые сутки, в особенности по ночам. Я плохо сплю. Что? -- Ничего, я слушаю, -- ласково ответил Козлевич. -- Мне очень плохо, Адам. У меня слишком большое сердце. Водитель "Антилопы" хмыкнул. Остап продолжал болтать: -- Вчера на улице ко мне подошла старуха и предложила купить вечную иглу для примуса. Вы знаете, Адам, я не купил. Мне не нужна вечная игла, я не хочу жить вечно. Я хочу умереть. У меня налицо все пошлые признаки влюбленности: отсутствие аппетита, бессонница и маниакальное стремление сочинять стихи. Слушайте, что я накропал вчера ночью при колеблющемся свете электрической лампы: "Я помню чудное мгновенье, передо мной явилась ты, как мимолетное виденье, как гений чистой красоты". Правда, хорошо? Талантливо? И только на рассвете, когда дописаны были последние строки, я вспомнил, что этот стих уже написал А. Пушкин. Такой удар со стороны классика! А? -- Нет, нет, продолжайте, -- сказал Козлевич сочувственно. -- Так вот и живу, -- продолжал Остап с дрожью в голосе. -- Тело мое прописано в гостинице "Каир", а душа манкирует, ей даже в Рио-де-Жанейро не хочется. А тут еще атмосферный столб душит...
Наверное, по ней было видно, что она хочет побыть одна. Никто не лез - кроме одного голландца, прибывшего где-то на следующий день после них и не отстававшего от нее до самого ее отъезда. Но и он не слишком к ней лез, просто очень часто на нее смотрел. Ей это не мешало. Он казался вполне нормальным человеком, немного грустным, но из тех грустных людей, которые никогда не жалуются. Они пробыли в Момбасе три месяца, и она слова от него не услышала. Разве что однажды, за неделю до ее возвращения, но и тогда он обратился к ней так мягко, так ненавязчиво, что как будто вовсе и не сказал ничего. Она объяснила ему, что нет шансов, рассказала про своего парня, который как раз перешел на контракт, про то, что они вместе еще со школы. А он только улыбался и кивал, а потом вернулся на свою прежнюю позицию на ступеньках домика, больше не заговаривал с ней, но смотреть - смотрел. Хотя нет, сейчас она припоминает, он заговорил с ней еще один раз, в день ее отъезда, и сказал самую смешную вещь, какую ей когда-либо доводилось слышать, Что-то вроде того, что между каждыми двумя людьми на земле существует поцелуй. Он пытался ей сказать, что уже три месяца смотрит на нее и думает об их поцелуе - каким он окажется на вкус, сколько времени продлится, какие вызовет ощущения. А теперь она уезжает, у нее есть парень и все такое, он понимает, но вот поцелуй - он бы хотел узнать, если она не против. Очень смешно было, как он все это говорил, сбивался и путался, может, потому, что не слишком хорошо знал английский, а может, просто невеликий был мастер говорить. Но она согласилась. И они поцеловались.
Так или иначе, дело совершенно не в нем, а в том времени, когда она была в Момбасе. Три месяца человек сидит и смотрит на тебя, представляет себе поцелуй.
Отправлено: 01.11.07 21:22. Заголовок: ПОСЛЕДНИЙ РАССКАЗ, И..
ПОСЛЕДНИЙ РАССКАЗ, И ВСЕ
В ту ночь, когда Демон пришел отбирать у него талант, он не спорил, не ныл и не устраивал скандала. «По-честному – значит по-честному, - сказал он и предложил Демону бонбоньерку «Моцарт» и стакан лимонада. – Было приятно, было занятно, было лучше некуда, но теперь время пришло, и вот ты здесь, и это твоя работа. Я не собираюсь тебе мешать. Но если можно, мне бы хотелось еще один маленький рассказик, прежде чем ты заберешь у меня талант, последний рассказ – и все, - так чтобы у меня во рту еще осталось послевкусие». Демон посмотрел на золотую обертку от шоколада и понял, что совершил ошибку, согласившись принять угощение: именно милые люди всегда и учиняют какие-нибудь неприятности. С мерзавцами проблем не бывает: приходишь, вынимаешь у него душу, сдираешь защитную пленку, вытаскиваешь талант и все. Человек может ругаться и кричать, хоть до завтра – он, Демон, ставит себе на бланке маленькую галочку и переходит к следующему имени в списке. Но милые люди, все эти парни с тихой речью, сластями и лимонадом, - что и скажешь? «Ну хорошо, - сказал Демон, - один, самый последний. Только пусть будет коротким, о’кей? Уже почти три, а мне надо успеть сегодня еще хотя бы по двум адресам». «Короткий, - устало улыбнулся молодой человек, - совсем коротенький, максимум три страницы. А ты пока можешь посмотреть телевизор». Демон умял еще двух «моцартов», растянулся на диване начал поигрывать пультом. Он слышал, как в другой комнате молодой человек, угостивший его шоколадом, стучит по клавишам в бесконечном, ровном ритме, словно кто-то набирает в банкомате секретный код из миллиона цифр. «Дай Бог, у него выйдет что-нибудь по настоящему хорошее, - подумал Демон и уставился на муравья, копошащегося на экране в фильме о природе. – Что-нибудь с целым лесом деревьев и с девочкой, которая ищет своих родителей. Что-нибудь с началом, которое хватает тебя за яйца, и с таким потрясающим концом, что люди начинают плакать». Он был по-настоящему симпатичным человеком, этот парень, не просто симпатичным – человеком чести, и Демон ради него самого надеялся, что он почти закончил. Было уже начало пятого. Через двадцать минут, максимум полчаса, закончил этот человек или не закончил, а придется сорвать с него защитные пленки, вытащить товар и валить, а то на складе его обольют таким говном, что об этом даже думать не хочется. Но этот парень оказался что надо: буквально через пять минут вышел из своей комнаты, весь в поту, с тремя листочками, отпечатанными на машинке. Его рассказ и в самом деле был прекрасен. Не о девочке, и не хватал за яйца, но трогал самое сердце. Когда Демон сказал об этом, парень ужасно обрадовался и не постеснялся это проявить. И улыбка осталась у него на лице уже после того, как Демон вытащил из него талант, сделал из него маленький-маленький сверточек и положил в специальную коробочку с мягкой прокладкой. И за все это время парень ни разу не состроил мину страдающего художника, а только предложил еще сладкого. «Скажи начальству спасибо, - сказал он Демону, - скажи, что я получил огромное удовольствии – от этого таланта и вообще. Не забудь». А демон сказал «ладно» и подумал, что если бы он и сам был человеком, а не демоном, или если бы они просто познакомились при других обстоятельствах, они могли бы стать друзьями. «Ты знаешь, чем собираешься заняться?» - обеспокоенно спросил Демон, уже стоя в дверях. «Не совсем. Может, получится чаще выбираться на пляж, видеться с друзьями – всякое такое. А ты?» «Работа, - сказал Демон и поправил рюкзак за спиной. – У меня, кроме работы, ничего в голове нет, ты уж поверь». «Скажи мне, - спросил писатель, - из чистого любопытства: что потом делают со всеми этими талантами?» «Честно говоря, я не знаю, - признался Демон. – Я просто отвожу их на склад. Там их подсчитывают, расписываются в ведомости, и все. Что с ними потом происходит – честное слово, ни малейшего понятия». «Если у тебя при подсчете окажется один лишний, я всегда буду рад получить его обратно», - засмеялся парень и хлопнул его по рюкзаку. И Демон тоже засмеялся, но несколько смущенно, и всю дорогу с четвертого этажа на первый думал только о рассказе и профессии сборщика, которая когда-то казалась Демону очень даже неплохой.
Отправлено: 02.11.07 20:10. Заголовок: Ярослав Гашек
...После ухода Швейка коллегия трех пришла к единодушному выводу: Швейк — круглый дурак и идиот согласно всем законам природы, открытым знаменитыми учеными психиатрами. В заключении, переданном судебному следователю, между прочим стояло: «Нижеподписавшиеся судебные врачи сошлись в определении полной психической отупелости и врожденного кретинизма представшего перед вышеуказанной комиссией Швейка Йозефа, кретинизм которого явствует из заявления "да здравствует император Франц-Иосиф Первый", какового вполне достаточно, чтобы определить психическое состояние Йозефа Швейка как явного идиота».
Все даты в формате GMT
2 час. Хитов сегодня: 0
Права: смайлы да, картинки да, шрифты да, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация вкл, правка нет
- участник сейчас на форуме